Стихотворения Евгения Каминского

Понимание высшей значимости своего творчества – важнейший фактор, позволяющий некоторым современным авторам находить оригинальное решение той или иной вечной темы.

Однако далеко не всегда мысль о Божием присутствии предполагает благодарное приятие мира, яркий пример обратного – «Благодарность» М. Ю. Лермонтова (1840). Такой взгляд распространен и в современной поэзии, наиболее ярко он представлен в творчестве Евгения Юрьевича Каминского (1957).

Например, в цикле стихотворений «Иов» жена современного «Иова», живущего в нищете и забвении в русской провинции, ропщет: «Сколь еще быть мне под Богом, / Выть под его сапогом?». Сам «праведник» вторит ей, воспринимая свой «путь в небеса напрямки» как гниение заживо, говорит о «пытке божьей любви». После стонов и жалоб, «Иов» приходит к своеобразному смирению:

Как видно из приведенного отрывка, «Иов» Каминского коррелирует с темой пророка в русской поэзии. Лирический герой Каминского – мучающийся поэт-пророк, при этом пророческая миссия и мир, в котором он живет, являются для него изощренным испытанием. В этой интерпретации «Иов» не получает иного воздаяния, кроме осознания того, что его страдания были одухотворены свыше. Акцент сделан на одиночестве праведника и его роковой противопоставленности всему мирозданию – перед нами романтическая трактовка темы Иова.

По меткому выражению кинорежиссера Андрея Тарковского, романтизм предполагает, прежде всего, монолог о себе:

Индивидуализм и художественная констатация собственной исключительности – широко распространенное явление в лирике ХХ столетия. Таково наследие серебряного века, который в философском отношении зачастую рассматривается как «наивысшая модернистская ступень в развитии русской романтической лирики».

Однако в поэзии Каминского романтический индивидуализм практически неотделим от своеобразных религиозных проблем:

Уникальность лирического субъекта, его несоответствие окружающей действительности и, в частности, наступившей эпохе, как правило, даются в стихотворениях Каминского в качестве априорного положения, отправной точки размышлений.

Противопоставленный миру лирический герой ощущает свою избранность: «Не за то ль меня так не любили, / что сквозила
во мне твоя высь?». Ощущение лирическим героем собственной исключительности неразрывно связано с его творчеством. Поэт изображается как носитель божественного дара, приносящего его обладателю и высшую радость («Что жизнь без Слова? Оторопь, не боле») и невероятные страдания:

При этом размышления лирического субъекта о возможности для него другой жизни выглядят как несбыточные мечты («Кого погубили слова…», «Как хотелось бы дышать – в девятнадцатом…»). Таким образом, избранность поэта мыслится Каминским в то же время как тяжкий приговор. Божественные законы, которые верующий поэт умом принимает (ввиду их неизбежности), тем не менее, ощущаются им как предопределенная свыше страшная пытка.

Огромное место в поэзии Каминского занимает тема невозможности для человека смириться с неизбежностью конца, тема ужаса смерти и его преодоления:

Эсхатологические мотивы в лирике Каминского связаны не только с жизнью конкретного человека, изображаемый поэтом
грешный мир также несомненно обречен: «И подбирается грозная к миру волна / и собирается с ним расплатиться сполна».

При этом в большинстве стихотворений размышления о мучительности жизни и ужасе неминуемого конца уравновешиваются представлением о высшем смысле всего происходящего. Напряженность религиозной мысли Каминского всецело строится на диалектике кажущейся тщетности трудного человеческого бытия и верой в его чувственно не постигаемую, обычно скрытую от земного взгляда одухотворенность:

Духовная проблематика стихотворений Каминского по большей части определяется попытками лирического героя принять божий мир, смириться с его мучительными законами. При этом сами мучения, зачастую, мыслятся как признак избранности героя. Поэт-пророк Каминского не говорит о любви – он всецело поглощен своей духовной борьбой, размышлениями о смерти личными взаимоотношениями с Богом.

Действительность в творчестве Каминского увидена, как правило, критически; лирический герой отчетливо противопоставляет себя всему остальному миру. Мир невозможно спасти, однако его законы и неизбежность конца можно принять. Для индивидуалиста-романтика гармонизация собственных отношений с миром – это и есть гармонизация мира.